ВНИМАНИЮ ГОСТЕЙ И УЧАСТНИКОВ ФЕСТИВАЛЯ!
Деловой кинофорум «Кинотавр» проходит с полным соблюдением санитарно-эпидемиологических предписаний, полученных от Роспотребнадзора, и со своей стороны обеспечивает абсолютно все меры безопасности в сложившихся обстоятельствах.
На всех площадках фестиваля установлены бактерицидные лампы — рециркуляторы воздуха, санитайзеры для дезинфекции рук и пункты измерения температуры — таким образом, если у гостя или участника повышенная температура, он не сможет пройти и не попадет на показы в Зимнем театре и на деловые мероприятия кинофорума. Проход разрешен и возможен только в масках. В зале Зимнего театра, в летнем кинотеатре, где показывается программа «Кино на площади», а также в зале, где проходят пресс-конференции, организована шахматная рассадка для соблюдения социальной дистанции.
У всех сотрудников «Кинотавра» отрицательные тесты на COVID-19. Все гости и участники обеспечены средствами индивидуальной защиты.
«Кинотавр» делает все для безопасного проведения делового кинофорума. Забота о собственном здоровье и здоровье окружающих — личная ответственность каждого человека.
На всех площадках фестиваля установлены бактерицидные лампы — рециркуляторы воздуха, санитайзеры для дезинфекции рук и пункты измерения температуры — таким образом, если у гостя или участника повышенная температура, он не сможет пройти и не попадет на показы в Зимнем театре и на деловые мероприятия кинофорума. Проход разрешен и возможен только в масках. В зале Зимнего театра, в летнем кинотеатре, где показывается программа «Кино на площади», а также в зале, где проходят пресс-конференции, организована шахматная рассадка для соблюдения социальной дистанции.
У всех сотрудников «Кинотавра» отрицательные тесты на COVID-19. Все гости и участники обеспечены средствами индивидуальной защиты.
«Кинотавр» делает все для безопасного проведения делового кинофорума. Забота о собственном здоровье и здоровье окружающих — личная ответственность каждого человека.
Будьте здоровы. Берегите себя!
Ваша дирекция 31 ОРКФ «Кинотавр»
Ваша дирекция 31 ОРКФ «Кинотавр»
фильм закрытия
Вы не раз говорили, что в молодости слышали о расстреле в Новочеркасске, но не придали этим слухам значения, как и все ваше окружение. А что конкретно было о нем известно?
Не так уж много. Говорили, что были волнения, что погибли люди. Но все это без какой-либо конкретики. Ведь распространяться об этом было элементарно небезопасно, как и о многом другом, в том числе об итогах ХХ съезда, например. Все это передавалось шепотом, осторожно, и не всегда было понятно, чему из этого можно верить.
Героиня Юлии Высоцкой про ХХ съезд и разоблачение культа личности в фильме говорит вполне открыто. То есть номенклатуре можно было не бояться?
Не будем забывать, что к тому моменту со времен ХХ съезда прошло семь лет, это уже разошлось. А героиня как раз на стороне Сталина, для нее ХХ съезд — это преступление против прошлого, против того, во что она верит.
Насколько вообще свойственно было шестидесятникам не пускать в свое сознание неудобные факты?
А это качество свойственно всем людям, не только шестидесятникам. Когда правда слишком тревожная, тем более когда она требует глубокого переосмысления своей жизни или немедленных действий, мы часто склонны делать вид, что ее не было, забыть и продолжить жить как жили. Что касается именно шестидесятников, то они, конечно, верили в то, что самое страшное позади, и, наверное, старались не замечать многих очевидных вещей. И так было до событий 1968 года в Чехословакии, когда вдруг все эти иллюзии развеялись. Стало ясно, что ничего никуда не делось после ХХ съезда, и стоит это просто иметь в виду.
Не так уж много. Говорили, что были волнения, что погибли люди. Но все это без какой-либо конкретики. Ведь распространяться об этом было элементарно небезопасно, как и о многом другом, в том числе об итогах ХХ съезда, например. Все это передавалось шепотом, осторожно, и не всегда было понятно, чему из этого можно верить.
Героиня Юлии Высоцкой про ХХ съезд и разоблачение культа личности в фильме говорит вполне открыто. То есть номенклатуре можно было не бояться?
Не будем забывать, что к тому моменту со времен ХХ съезда прошло семь лет, это уже разошлось. А героиня как раз на стороне Сталина, для нее ХХ съезд — это преступление против прошлого, против того, во что она верит.
Насколько вообще свойственно было шестидесятникам не пускать в свое сознание неудобные факты?
А это качество свойственно всем людям, не только шестидесятникам. Когда правда слишком тревожная, тем более когда она требует глубокого переосмысления своей жизни или немедленных действий, мы часто склонны делать вид, что ее не было, забыть и продолжить жить как жили. Что касается именно шестидесятников, то они, конечно, верили в то, что самое страшное позади, и, наверное, старались не замечать многих очевидных вещей. И так было до событий 1968 года в Чехословакии, когда вдруг все эти иллюзии развеялись. Стало ясно, что ничего никуда не делось после ХХ съезда, и стоит это просто иметь в виду.
Читать дальше
Вы это показываете через дочь главной героини — она как раз юная шестидесятница, но стоит ей попасть в передрягу, как она символически бежит под защиту матери, прежнего поколения.
Это ваша трактовка, и вы имеете на нее право, но мне меньше всего хотелось бы заниматься приклеиванием таких ярлыков. Фильм — художественное произведение, а не статья в газете, он весь, как и его персонажи, не поддается одному толкованию, он амбивалентен. Вообще для меня это слово, «амбивалентность», с какого-то момента стало спасительным. Я во всем стараюсь видеть не только черное или белое, но все сразу, включая разные оттенки. И в фильмах пытаюсь это ощущение передать.
Наверное, вы беседовали с кем-то из живых очевидцев расстрела в Новочеркасске. Они ведь все подписывали неразглашение, трудно было их заставить нарушить этот старый договор с государством, которого давно нет?
Не просто договор, это ведь государственная тайна! Она тогда была повсюду, мы, кинематографисты, постоянно оказывались в зоне ее действия и тоже всякий раз давали подписку о неразглашении. Шли на партийное совещание — государственная тайна, подпиши. Ехали на зарубежный фестиваль — подпиши огромную и довольно абсурдную инструкцию о том, что можно и что нельзя там делать, а потом еще подпиши, что никому не расскажешь ни о том, что подписал, ни о том, что там видел. Внутри нас глубоко сидит этот страх перед государством, которое может защищать себя так, как посчитает нужным. Я читал много протоколов свидетелей расстрела, было ведь большое расследование 30 лет назад, документы остались. И по ним видно, как трудно людям говорить о том, что их память на самом деле сохранила иногда очень живо, даже если они предпочли бы обо всем этом забыть. Еще я беседовал с несколькими свидетелями, но прошло слишком много лет, они только начали рассказывать, и сразу слезы, одни слезы, и это очень понятная реакция, конечно.
Говорят, много о той трагедии еще не раскрыто. Даже вы намекаете в своем фильме, что жертв могло быть не три десятка, как говорят, а больше. Что вы узнали нового и шокирующего, когда работали над материалом?
Вот вы меня спрашиваете так, словно имеет значение, 30 было погибших или 50. Будто есть разница! Словно 30 — это еще недостаточно. Нет, для меня главным было другое, и это ключевая сцена в фильме. Это то, что людей хоронили в чужих могилах, чтобы скрыть следы, чтобы никто никогда не нашел их тела. Вот в этой анонимности — самое жуткое, людей стерли, их не было, никто никого не будет искать, потому что некого искать. Эта ситуация за пределами понимания, здесь человеческий разум останавливается.
Не просто договор, это ведь государственная тайна! Она тогда была повсюду, мы, кинематографисты, постоянно оказывались в зоне ее действия и тоже всякий раз давали подписку о неразглашении. Шли на партийное совещание — государственная тайна, подпиши. Ехали на зарубежный фестиваль — подпиши огромную и довольно абсурдную инструкцию о том, что можно и что нельзя там делать, а потом еще подпиши, что никому не расскажешь ни о том, что подписал, ни о том, что там видел. Внутри нас глубоко сидит этот страх перед государством, которое может защищать себя так, как посчитает нужным. Я читал много протоколов свидетелей расстрела, было ведь большое расследование 30 лет назад, документы остались. И по ним видно, как трудно людям говорить о том, что их память на самом деле сохранила иногда очень живо, даже если они предпочли бы обо всем этом забыть. Еще я беседовал с несколькими свидетелями, но прошло слишком много лет, они только начали рассказывать, и сразу слезы, одни слезы, и это очень понятная реакция, конечно.
Говорят, много о той трагедии еще не раскрыто. Даже вы намекаете в своем фильме, что жертв могло быть не три десятка, как говорят, а больше. Что вы узнали нового и шокирующего, когда работали над материалом?
Вот вы меня спрашиваете так, словно имеет значение, 30 было погибших или 50. Будто есть разница! Словно 30 — это еще недостаточно. Нет, для меня главным было другое, и это ключевая сцена в фильме. Это то, что людей хоронили в чужих могилах, чтобы скрыть следы, чтобы никто никогда не нашел их тела. Вот в этой анонимности — самое жуткое, людей стерли, их не было, никто никого не будет искать, потому что некого искать. Эта ситуация за пределами понимания, здесь человеческий разум останавливается.
Вы выбрали способ рассказа с точки зрения привилегированных сословий — чиновников и гэбэшников. Это полемика с Эйзенштейном? Новые «Стачка» или «Броненосец «Потемкин» сегодня бы не сработали?
Еще раз отмечу, что мне не слишком интересно заниматься интерпретацией чужих интерпретаций. Для себя я определил, что снимаю не историческую драму, а трагедию — классическую высокую трагедию, как «Царь Эдип» или «Антигона». В этом жанре заложен принцип, согласно которому обстоятельства, в которые помещен герой, заставляют его по-новому посмотреть на себя и на мир, они стараются сломить его, и они неразрешимы. И вот у меня есть героиня, которую играет Юлия, а она не просто драматическая, а большая трагическая актриса, я это понял уже давно и искал возможность показать это. Есть героиня и есть, если хотите, «хор» — мечущаяся толпа бунтующих. Налицо все признаки жанра, хотя, если честно, мне менее всего хочется сейчас все это объяснять.
Был ли реальный прототип у человека из органов, который помогает героине? Почему было важно ввести такого персонажа, совершенно фантастического в обстоятельствах фильма?
Сегодня очень развито это однобокое, наивное представление о том, что все в органах были какие-то чудовища. Наверное, так всем удобнее думать, но и здесь та же амбивалентность, что и везде. У нашей семьи в то время, которое я описываю, были знакомые в органах, и они были куда либеральнее, чем многие сегодняшние либеральные звезды. Да, там были монстры, даже много монстров, но были и люди, такие же, как мы с вами, и были совершенно исключительные персонажи.
Подвиг, который совершает герой, сродни подвигу немцев, спасавших еврейских детей.
Вот вы сами себе и ответили. Более того, можно сказать, что героиня Юлии — это своего рода трансформация образа Хельмута из моего фильма «Рай». Это же тоже не выдумано, было много умных, образованных, тонко чувствующих людей, как он, которые приняли, тем не менее, нацизм, защищали его, умирали за него. Он же там говорит: «Если бы я жил в Советском Союзе, то непременно стал бы коммунистом». Причем их нельзя назвать обманутыми, они достаточно трезво делали свой выбор, но могли при этом в какой-то момент принять решение — и развернуть свою судьбу, чего бы это им ни стоило.
Еще раз отмечу, что мне не слишком интересно заниматься интерпретацией чужих интерпретаций. Для себя я определил, что снимаю не историческую драму, а трагедию — классическую высокую трагедию, как «Царь Эдип» или «Антигона». В этом жанре заложен принцип, согласно которому обстоятельства, в которые помещен герой, заставляют его по-новому посмотреть на себя и на мир, они стараются сломить его, и они неразрешимы. И вот у меня есть героиня, которую играет Юлия, а она не просто драматическая, а большая трагическая актриса, я это понял уже давно и искал возможность показать это. Есть героиня и есть, если хотите, «хор» — мечущаяся толпа бунтующих. Налицо все признаки жанра, хотя, если честно, мне менее всего хочется сейчас все это объяснять.
Был ли реальный прототип у человека из органов, который помогает героине? Почему было важно ввести такого персонажа, совершенно фантастического в обстоятельствах фильма?
Сегодня очень развито это однобокое, наивное представление о том, что все в органах были какие-то чудовища. Наверное, так всем удобнее думать, но и здесь та же амбивалентность, что и везде. У нашей семьи в то время, которое я описываю, были знакомые в органах, и они были куда либеральнее, чем многие сегодняшние либеральные звезды. Да, там были монстры, даже много монстров, но были и люди, такие же, как мы с вами, и были совершенно исключительные персонажи.
Подвиг, который совершает герой, сродни подвигу немцев, спасавших еврейских детей.
Вот вы сами себе и ответили. Более того, можно сказать, что героиня Юлии — это своего рода трансформация образа Хельмута из моего фильма «Рай». Это же тоже не выдумано, было много умных, образованных, тонко чувствующих людей, как он, которые приняли, тем не менее, нацизм, защищали его, умирали за него. Он же там говорит: «Если бы я жил в Советском Союзе, то непременно стал бы коммунистом». Причем их нельзя назвать обманутыми, они достаточно трезво делали свой выбор, но могли при этом в какой-то момент принять решение — и развернуть свою судьбу, чего бы это им ни стоило.
Последние 20 лет вы активно работали в документальном кино. Какие темы сегодня вас увлекают, о чем будет ваша следующая неигровая картина?
На Московском кинофестивале состоится премьера нового документального фильма «Человек неунывающий», по-латыни «Homo sperans», и это моя попытка разобраться в том, что на самом деле поддерживает современных людей, дает им надежды и силы жить. Полноценные командировки в этом году были невозможны, но мы нашли выход — посылали операторов в разные уголки России, чтобы они собирали для нас материал. Мне кажется, многим очень важно увидеть эту картину, потому что мы, кажется, плохо себе представляем, кто и как живет совсем рядом с нами. А в конце года, надеюсь, выйдет еще один документальный фильм — «Карантин по-русски». Для него я просил людей, всех желающих, записать на их мобильные устройства ответы на ряд волнующих меня вопросов. Собралось очень много материала, но, мне кажется, в итоге получилось очень интересное исследование.
Среди снявшихся в «Дорогих товарищах!» много непрофессиональных актеров. Расскажите, пожалуйста, как вы их искали.
Я вообще стараюсь работать именно с непрофессиональными актерами. И практически всегда оказывается, что это более точный выбор, чем если бы на их месте были артисты. Главных героев в «Белых ночах почтальона Алексея Тряпицына» и «Грехе» сыграли неактеры. В «Дорогих товарищах!» мы опять провели работу по поиску людей на яркие роли, и продавщица или парикмахер у нас — это все самые обычные люди. На роль Деда, отца главной героини, я сначала хотел взять Сергея Гармаша, но потом понял, что это будет в корне неверно. Зритель будет смотреть и видеть артиста Гармаша, думать о том, как он выглядит, как играет, а мне нужно было совсем другое. Поэтому Дед там Сергей Эрлиш, и ему ничего играть не надо было — он просто такой.
Есть ли у вас ощущение, что ваш голос как художника слышен в сегодняшней России? Готова ли именно отечественная аудитория понять «Дорогих товарищей!» и все, что вы вложили в эту картину, или она, скорее, будет понятна в Европе?
Когда я был значительно моложе, чем сейчас, меня часто терзали подобные мысли. Сегодня я думаю иначе. Начну с того, что я уверен: если этот фильм где-то и поймут лучше всего, то именно в России, у нас есть думающий, готовый рассуждать зритель, для которого то, что я показал, будет пересекаться с его личным опытом, вступать с ним в диалог, и, конечно, это фильм для России. Но есть и другой аспект этого вопроса — в самой идее того, что фильм должен быть понят. Но художественное произведение — это не публицистика, не социальная критика, там нет задачи напрямую донести зрителю ту или иную мысль. У кино совсем другие задачи, другое воздействие. Оно вызывает эмоции, чувства, которые необязательно торопиться облекать в какие-то мыслительные формы. Нужно просто смотреть, верить в то, что происходит на экране, и не спешить судить героев. Они заслуживают того, чтобы узнать их историю до конца.
На Московском кинофестивале состоится премьера нового документального фильма «Человек неунывающий», по-латыни «Homo sperans», и это моя попытка разобраться в том, что на самом деле поддерживает современных людей, дает им надежды и силы жить. Полноценные командировки в этом году были невозможны, но мы нашли выход — посылали операторов в разные уголки России, чтобы они собирали для нас материал. Мне кажется, многим очень важно увидеть эту картину, потому что мы, кажется, плохо себе представляем, кто и как живет совсем рядом с нами. А в конце года, надеюсь, выйдет еще один документальный фильм — «Карантин по-русски». Для него я просил людей, всех желающих, записать на их мобильные устройства ответы на ряд волнующих меня вопросов. Собралось очень много материала, но, мне кажется, в итоге получилось очень интересное исследование.
Среди снявшихся в «Дорогих товарищах!» много непрофессиональных актеров. Расскажите, пожалуйста, как вы их искали.
Я вообще стараюсь работать именно с непрофессиональными актерами. И практически всегда оказывается, что это более точный выбор, чем если бы на их месте были артисты. Главных героев в «Белых ночах почтальона Алексея Тряпицына» и «Грехе» сыграли неактеры. В «Дорогих товарищах!» мы опять провели работу по поиску людей на яркие роли, и продавщица или парикмахер у нас — это все самые обычные люди. На роль Деда, отца главной героини, я сначала хотел взять Сергея Гармаша, но потом понял, что это будет в корне неверно. Зритель будет смотреть и видеть артиста Гармаша, думать о том, как он выглядит, как играет, а мне нужно было совсем другое. Поэтому Дед там Сергей Эрлиш, и ему ничего играть не надо было — он просто такой.
Есть ли у вас ощущение, что ваш голос как художника слышен в сегодняшней России? Готова ли именно отечественная аудитория понять «Дорогих товарищей!» и все, что вы вложили в эту картину, или она, скорее, будет понятна в Европе?
Когда я был значительно моложе, чем сейчас, меня часто терзали подобные мысли. Сегодня я думаю иначе. Начну с того, что я уверен: если этот фильм где-то и поймут лучше всего, то именно в России, у нас есть думающий, готовый рассуждать зритель, для которого то, что я показал, будет пересекаться с его личным опытом, вступать с ним в диалог, и, конечно, это фильм для России. Но есть и другой аспект этого вопроса — в самой идее того, что фильм должен быть понят. Но художественное произведение — это не публицистика, не социальная критика, там нет задачи напрямую донести зрителю ту или иную мысль. У кино совсем другие задачи, другое воздействие. Оно вызывает эмоции, чувства, которые необязательно торопиться облекать в какие-то мыслительные формы. Нужно просто смотреть, верить в то, что происходит на экране, и не спешить судить героев. Они заслуживают того, чтобы узнать их историю до конца.
Опрос
Представьте: вам звонят с Netflix и предлагают снять сериал. С одним условием: он должен быть провокационным. О чем бы вы сняли?
Александр Молочников
У меня есть заявка на такого рода сериал. Это про превращение обычного советского человека в православного фанатика. Это история личная, уже написанная (не мною). По сюжету, там распадается семья: жена уходит к американцу, а мужу удается отсудить опекунство над тремя их дочерьми. Он прячет их в монастыре, а когда мать пытается их увидеть, говорит им, что она Сатана. Потом эти девочки вырастают, и у каждой очень интересно складывается судьба. Кажется, здесь можно показать православную церковь не хуже, чем в «Молодом Папе» католическую — смело, ярко, неоднозначно. Есть и другие идеи, тоже провокационные.
Оксана Карас
Провокационным? Уже сложно снимать кино, чтобы оно не было провокационным, мне кажется. Сейчас мир устроен так, что ты все время балансируешь на грани какого-то скандала, даже детские мультики без провокаций не обходятся. Мы живем в эпоху новой этики, и тут, что ни сними, ты все время рискуешь либо оскорбить чувства верующих, либо заступить на чью-то территорию. Недавно вышел многосерийный фильм «Зулейха открывает глаза», и началась настоящая травля, в которую втянули и Чулпан Хаматову, и авторов сериала. Оскорблены были все: коммунисты, потому что, по их мнению, коллективизации в истории СССР не было, эйджисты, потому что, на их взгляд, Чулпан оказалась слишком взрослой для роли, татары, потому что она не говорит по-татарски, эстеты, потому что они читали роман и знают — все должно быть по-другому. Провокационное кино? Нет, просто экранизация хорошей книжки.
Иван И. Твердовский
Я к такому звонку готов, будем обсуждать. Netflix много занимается серьезными содержательными проектами, так что это я не мечтаю, все скоро случится.
Ксения Зуева
Меня очень волнует тема сектантств, жертвами которых становятся гипнабельные люди, подростки. Ребенок и вовсе не способен осознать, что с ним происходит. И я знаю случаи, когда люди тяжело выбирались из этого, меня это очень впечатлило. Наверное, сняла бы что-нибудь про это.
Борис Хлебников
У меня есть такая история, но я не могу ее рассказывать, потому что надо спрашивать разрешение у соавторов и сопродюсеров. Но если бы у меня не было этой задумки, сама постановка вопроса меня бы очень сильно напрягла. Я не очень понимаю слово «провокационность», оно мне кажется чем-то стыдным. Провокативностью должна заниматься журналистика, а режиссеры должны снимать то, что им интересно.
Мария Игнатенко
Я откажусь. У меня нет идей сериалов и нет желания их снимать.
Клим Шипенко
У меня сразу тема не появляется, зато есть такое ощущение, что любую тему можно снять провокационно, а можно и без провокаций обойтись. Даже в историческом проекте можно нащупать ракурс, который добавит вызова и скандальности.
Ангелина Никонова
О вере.
Дмитрий Давыдов
Если такие условия будут, я сериал снимать не стану. Мне более интересен формат полного и короткого метра. Я делаю кино, которое интересно мне самому. Делать под заказ, быть приглашенным режиссером я пока не готов.
Анастасия Пальчикова
Я настороженно отношусь к провокативности, она часто превращается в агитку или провокацию ради провокации. Для чистых провокаций все-таки есть акционизм. Но, пожалуй, если Netflix позвонит прямо сегодня, то — на тему фемповестки, #metoo, домашнего насилия и всего, что связано с изменением гендерных отношений. И, возможно, провокация будет совсем не там, где ее ожидают. Я поразбиралась бы в этом вопросе, покопалась бы в нем. Женщине в современном обществе можно отдельное интервью посвятить, я могу много про это говорить.
Семен Серзин
Мне сложно придумать провокацию. Я бы попросил полденечка подумать.
Алексей Камынин
Я скажу Netflix, что странно строить замысел проекта, основываясь на желании сделать провокацию. Но потом они озвучат, сколько хотят мне заплатить, и я еще раз подумаю. В итоге, скорее всего, просто предложу им сделать из «Хандры» сериал.
КОНКУРС «Кинотавр. Короткий метр»
КАК ВЫ ОТНОСИТЕСЬ К ВЫПУСКУ ФИЛЬМОВ В ОНЛАЙНЕ ВМЕСТО КИНОТЕАТРАЛЬНОГО ПРОКАТА? ПОСТУПИЛИ БЫ ВЫ ТАК СО СВОИМ ФИЛЬМОМ?
Юрий Хмельницкий
«Роман»
Мне как молодому режиссеру пока в новинку видеть свое творчество в кинотеатральном прокате. Я транслировал свои работы как раз в онлайн-пространстве. Сегодня, увы, человек все реже тянется к искусству, поэтому искусство само врывается на онлайн-платформы. Безусловно, внимание аудитории уже не принадлежит всецело произведению на экране, и это заставляет авторов использовать все возможные средства, чтобы увлечь зрителя, а также задает более высокую планку к сюжету. Конечно, я выпустил бы короткий метр в онлайне. Важно, чтобы история нашла своего зрителя. Где это случится — для меня не ключевой вопрос.
Кристина Манжула
«Я люблю Еву»
Что касается короткого метра, то, конечно, я за — только после фестивалей, где есть соответствующие ограничения. Если говорить про полный метр, то тут важен кинотеатральный прокат перед премьерой в интернете. Надеюсь, пандемия не изменит индустрию настолько, что мы перестанем ходить в кино.
Яна Сариади
«Был ли кофе»
Большой экран — это класс. Другие ощущения. Но мы сейчас живем в такое время, что смотреть фильмы дома — норма. Хорошо, если твой фильм смотрят, а дома или в кинозале — уже выбор зрителя. Но премьера должна быть только на большом экране.
Сергей Годин
«Бубен верхнего мира»
Считаю, что в конце концов мы придем к кино для кинозала и для платформ. Это не плохо, просто нужно понимать изначально, для чего снимаешь и куда фильм пойдет. Вряд ли кино, снятое для большого экрана, будет выразительным на смартфоне. Также и наоборот. Касательно конкретно моего фильма, мне кажется, он не для онлайн-просмотра на небольшом экране. И тем не менее я не имею ничего против его размещения на платформах.
Владислав Грайн
«Доктор, позовите врача!»
Положительно. При желании ничто не мешает после онлайн-выпуска показать фильм в кинотеатре.
Дмитрий Руженцев
«Выходной»
Ситуация, которую мы все сейчас переживаем, диктует свои условия. И кино в данном случае не исключение. Очень многие кинематографисты были вынуждены отказаться от проката своих картин не от легкой жизни. Боюсь, что другого выбора у них попросту не было. Все-таки именно показ в кинотеатрах является самым распространенным и традиционным способом коммуникации создателей фильма со зрителем. И в том числе от бокс-офиса зависит коммерческий успех фильма. У меня тоже не будет выбора, если я окажусь в такой ситуации. Но я надеюсь, что в скором времени мы переживем эту ситуацию. А пока мне надо определиться со структурой финансирования проекта.
Сергей Рамз
«Конец войны»
Выбор площадки для выпуска фильма — это, конечно, прерогатива продюсеров. Мой интерес в том, чтобы фильм смогло посмотреть максимальное количество зрителей, и в этом смысле эксклюзивная премьера на онлайн-платформе с огромной и гарантированной аудиторией лучше скромного кинотеатрального проката. С другой стороны, я очень люблю кинотеатры за их ни с чем не сравнимую магию совместного просмотра фильмов. Но главное, кинотеатральный прокат дает конкретные цифры, которые важны для понимания успеха фильма, это тоже очень важно, так что вопрос пока остается открытым.
Наталия Кончаловская
«Праздник»
Наверное, все зависит от фильма и задумки режиссера. Для меня ничто не может сравниться с просмотром фильма на большом экране. Это может звучать несовременно, но в этом правда есть какая-то магия.
Антон Ермолин
«Ортино урочище»
Сложный вопрос, а ответ, наверное, будет банален. Часто хочется дома расслабиться и посмотреть крутой боевик, смешную комедию или захватывающий сериал. И как раз для этого онлайн-формат идеально подходит. Но и на большом экране посмотреть здорово. Хотя есть фильмы, которые можно смотреть только на большом экране и в темноте. Иначе они не работают. Не представляю просмотр Белы Тарра, например, с телефона. Про свой фильм ничего не могу сказать, потому что нужно знать, что это будет за фильм. Если я буду понимать, что смогу удержать зрителя онлайн (что не так просто), то — конечно. Но если нужно зрителя ввести в определенную атмосферу, загипнотизировать его, то показ в онлайне будет, скорее всего, провальным.
Раиля Каримова
«Рождение трагедии из звуков музыки»
Еще задолго до пандемии было ясно, что онлайн-платформы набирают оборот. Большое количество зрителей ушло в онлайн. Лично для меня магия черного экрана — отдельное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Думаю, мои чувства схожи с чувствами тех, кто застал рубеж перехода от пленки к цифре. Разумеется, я осознаю, что сегодняшний потенциал онлайн-ресурсов огромен за счет роста их аудитории. Конечно, мне хотелось бы, чтобы у моего фильма было как можно больше зрителей. Однако это качественно другой просмотр, чем когда люди, оказавшиеся в одном зале, дышат одним воздухом и становятся старше на 1,5 часа. Думаю, что в будущем онлайн будет преобладать. Кинотеатров станет меньше, как когда-то компаний, занимающихся пленкой. В конечном итоге кинотеатральный прокат станет дорогим удовольствием, которое не все смогут себе позволить. Поэтому до тех пор, пока у меня будет возможность выбирать между кинотеатральным прокатом и онлайном, я буду выбирать первое.
Ника Яковлева
«Говорят»
Я как автор очень ценю возможность показать свою работу как можно большей аудитории, и выпуск фильмов в онлайне предоставляет эту возможность. Конечно, всегда есть переживания, что если зритель смотрит фильм на носителе, то он может отвлечься и смотреть не так внимательно, как на экране в кинотеатре, но это дополнительная мотивация снимать так, чтобы было не оторваться.
Светлана Сигалаева
«Плохая дочь»
Для меня онлайн-прокат без кинотеатрального — это «ну такое», это печально. Когда ты смотришь фильм в кинозале с абсолютно незнакомыми людьми, когда бедные сидят рядом с богатыми, воцерковленные — с атеистами, либертарианцы — с консерваторами, и вы все вместе плачете, или смеетесь, или пугаетесь, то вы, переживая за героя, объединяетесь, вместе испытываете катарсис. И вот тогда ты понимаешь, что значит выражение «все же люди», ты чувствуешь магию кино. Но я понимаю: для независимого фильма онлайн-прокат — это выход, так картина может окупиться. И поскольку тема «Плохой дочки» табуирована в нашей стране, интернет-прокат для нас — реальная возможность показать фильм большому числу зрителей.
Елена Кондратьева
«Чистая»
К онлайн-прокату я пока отношусь очень настороженно, хотя считаю его вполне неплохим вариантом. Я очень болею за кинотеатры, мне хочется, чтобы этот кризисный момент стал точкой роста, так как уже ясно, что, помимо отдельного зала, атмосферы и попкорна, нужно создавать дополнительную стоимость для кинозрителя. Что-то вроде обсуждения фильмов после, что сейчас практикуется. Или, может, сформировать из кинозрителей комьюнити, дав им возможность познакомиться и обсудить кино после. В общем, считаю, что в этой ситуации кинотеатры как-то креативно переродятся.
Сериал и короткий метр я бы с удовольствием отдала в онлайн. Полнометражный фильм — скорее, нет. Совмещение кинотеатра, затем онлайна — самое трезвое решение на сегодняшний день, на мой взгляд.
Сериал и короткий метр я бы с удовольствием отдала в онлайн. Полнометражный фильм — скорее, нет. Совмещение кинотеатра, затем онлайна — самое трезвое решение на сегодняшний день, на мой взгляд.
Серафим Ореханов
«Высотка»
В идеале, конечно, я хотел бы, чтобы мой фильм был доступен зрителю в кинотеатрах. Кино — коллективный опыт. Мы смотрим фильмы вместе, обсуждаем их друг с другом, кино социально по своей природе (в отличие, например, от поэзии, для которой достаточно двоих людей — автора и читателя). Это просто заложено в природе самого медиума. Я прекрасно понимаю больших авторов, которые, делая фильмы для онлайн-платформ, выторговывают себе хотя бы ограниченный кинотеатральный прокат. Ничто не может сравниться с тем моментом, когда ты сидишь в темном зале и касаешься локтем людей справа и слева от себя.
Лана Влади
«Сера»
С одной стороны, я полностью согласна с Марчелло Мастроянни (правда, он говорил в свое время еще о телевидении), что поход в кинотеатр — это событие, которое дарит возможность полностью отключиться от собственных забот и своей жизни и целиком погрузиться в иной мир и другую жизнь. Зал кинотеатра, где вся атмосфера — большой экран, свет, звук — создана, чтобы сосредоточить внимание зрителя на просмотре фильма, помогает погружению. Онлайн-просмотры в некоторой степени «обкрадывают» и зрителей, и создателей фильма. С другой стороны, это наша реальность, сегодняшний день. И мы не можем с этим не считаться. Онлайн предоставляет много новых возможностей, а также многократно увеличивает число потенциальных зрителей. Всегда есть возможность устроить кинотеатр у себя дома. Есть большой выбор фильмов. Можно посмотреть новинки или старые любимые фильмы. Я стараюсь ходить в кино, но часто смотрю и в онлайне. Поэтому буду рада, если мой фильм смогут увидеть в интернете.
Надежда Михалкова
One mango, please
Как человек, работающий в киноиндустрии, я заинтересована в прокате в кинотеатрах. Я люблю смотреть кино на большом экране с хорошим звуком. Я прекрасно понимаю, что в связи с последними событиями зрители поняли, что дома тоже можно хорошо отдохнуть и посмотреть кино, но надеюсь, что потребность и желание делать это в кинозале вернутся.
Карина Чувикова
«Прыжок»
Пока отношусь к этому как к какому-то варианту безысходности, но речь идет конкретно о России. Поэтому при определенных обстоятельствах и при отсутствии опции проката в кинотеатре я согласилась бы на прокат своего фильма в онлайне.
Дмитрий Новиков
Kljaksy
Лично для меня просмотр фильма в кинозале вызывает гораздо более сильные переживания. Поэтому сначала — кинотеатральный прокат, а потом уже выпуск в онлайне. Премьера на стриминговой платформе перестает быть событием, а становится лишь информацией о том, что фильм уже можно посмотреть онлайн. Это, как мне кажется, обесценивает просмотр, делает его чем-то обычным.
Алексей Сизов
«Лови момент»
Я, как и многие мои сверстники, — из того поколения, которое воспринимает кинопросмотр как что-то обязательно массовое. Кино — это когда кто-то есть рядом, с кем ты мгновенно делишься переживаниями. Тем более если фильм показывают в первый раз, тогда это уже совместный жизненный опыт. Как от такого откажешься?
Мне кажется, что онлайн-показ и показ фильма в кинотеатре одинаково сохраняют изначальную ценность фильма, опыт, который закладывает в него режиссер. Порой просмотр фильма в одиночестве дает возможность намного тоньше понять фильм. В то время как совместный просмотр — это такой гигантский усилитель чувств, и ничто не может его заменить. И тот и другой формат одинаково имеют право на существование.
Мне кажется, что онлайн-показ и показ фильма в кинотеатре одинаково сохраняют изначальную ценность фильма, опыт, который закладывает в него режиссер. Порой просмотр фильма в одиночестве дает возможность намного тоньше понять фильм. В то время как совместный просмотр — это такой гигантский усилитель чувств, и ничто не может его заменить. И тот и другой формат одинаково имеют право на существование.
Вера Пирогова
«Педофил»
Мне кажется, онлайн-площадки — это круто. Недаром Венецианский фестиваль показывает фильмы, которые потом выходят на Netflix. И я бы с удовольствием выпустила свой фильм в онлайне. Однако у онлайна есть минусы. Например, в кинотеатрах есть эффект совместного просмотра. К тому же будут недоступны большинство кинофестивалей с их атмосферой, когда люди выходят с показа и начинают делиться своими впечатлениями; это нельзя перенести в онлайн. Все-таки на онлайн-площадках по большей части показывают сериалы, а авторское кино люди привыкли смотреть на больших экранах в кинотеатрах. Но мир меняется, и эта тенденция тоже может измениться.
Резо Гигинеишвили
#Этоневажно
Есть пример картины Альфонсо Куарона «Рома», которая вышла только на Netflix. У этой компании громадная аудитория, но я все-таки хотел бы, чтобы моя картина рождалась вместе со зрителем в кинозале. Я работал в разных жанрах и радовался большому бокс-офису и достижениям в коммерческом кино и не меньше радовался фестивальной судьбе своих картин. Я уважаю зрителя, и мне нужна обратная связь. При этом я понимаю, что есть картины, которые не имеет смысла показывать на большом экране, потратив на это много ресурсов, потому что в кинотеатр люди ходят за развлечением. А некоторые картины лучше смотреть дома, вдумчиво. Как это будет с моими фильмами, мы решим коллегиально с продюсерами.
Ника Горбушина
«Варя»
Меня лично, как зрителя, это сильно расстраивает, но я понимаю, что сейчас такая ситуация, к которой мы должны приспособиться. Сама я не стала смотреть в онлайне ни один фильм, выхода которого ждала на большом экране. Справилась с соблазном и не включила новый фильм Терренса Малика, чьим режиссерским талантом я никогда не перестану восхищаться, обязательно пойду на него в кино. Что касается моей режиссерской деятельности, то я безумно рада, что «Кинотавр» прошел в офлайне, потому что убеждена, что кино снимается для большого экрана, даже если фильм идет всего 22 минуты. Если бы в этом году у меня был полный метр, то я бы отложила премьеру и не стала делать ее в онлайне, поскольку для меня ничто не может заменить атмосферы темного зала и волнения перед началом показа.
Байбулат Батуллин
«Показалось»
Выпустил бы я фильм, задуманный для широкого проката, в онлайне? Зависит от проекта и от повестки. Я за то, чтобы любыми путями добраться до аудитории твоего фильма. К слову, я все еще мечтаю снять кино, которое выйдет в широкий прокат, и я смогу сходить на него у себя в Марьино, в местном дурацком кинотеатре.
Дмитрий Ендальцев
«Жених. Невеста. Селедка»
Выпустил бы, без проблем. Если убрать эстетическую сторону этого момента, то единственное, что действительно нужно фильму, — это зритель. А в каком формате зритель будет его смотреть — это уже вопрос пятый, лишь бы смотрел.
Инга Сухорукова
«Суп»
Кинотеатральный прокат — сложная процедура, связанная с большими вложениями. При этом число зрителей в онлайне растет, эта история становится все более заманчивой. Мое кино — это не блокбастеры, требующие IMAX, а камерные, порой интимные человеческие истории, поэтому мой зритель ждет меня скорее дома, по подписке. А еще, делая фильм для онлайн-платформы, ты изначально имеешь больше внутренней свободы: нет места для оправданий под предлогом «такое не пропустят».
Нина Волова
«Открой, это мама»
Показ фильма в кинотеатре, да еще в большом, да еще чтобы половина зала досидела до конца — уже роскошь. Так выглядит идеальный прокат фильма, наверное. Фестивали, прокат, реакция зрителя, мнение критиков и других режиссеров — все это для меня важно, и, конечно, между всем этим и онлайн-показом я предпочту первый вариант. Но выбирать придется продюсеру, а не мне, поэтому тут надо его спрашивать.
Виталий Уйманов
«Рыба»
Я выпустил бы свой фильм в онлайне. Для кино, в рамках которого я хотел бы работать, важна сама возможность попадания на экран, и не очень важно, на какой именно. Одновременно как зритель я понимаю, что есть полнометражные фильмы, которые хотелось бы смотреть именно в кинотеатрах, и это не всегда блокбастеры.
Юлия Белая
«Заявление»
Я прекрасно отношусь к выпуску фильмов в онлайне, но только после кинотеатрального проката. Далеко не у всех в квартирах большие экраны и объемный звук, а для фильмов, даже авторских, они необходимы.
Самое интересное — это участие в коллективном переживании при просмотре фильма, и в этом тоже ценность кинотеатров. И еще, как мне кажется, главное преимущество кинотеатров — в том, что там нет возможности поставить фильм на паузу и фрагментарно его разбить, и смотрят фильм целиком, как он и задумывался.
Самое интересное — это участие в коллективном переживании при просмотре фильма, и в этом тоже ценность кинотеатров. И еще, как мне кажется, главное преимущество кинотеатров — в том, что там нет возможности поставить фильм на паузу и фрагментарно его разбить, и смотрят фильм целиком, как он и задумывался.
Денис Виленкин
«Сплендоре»
Я приверженец практики кинотеатральных показов, магии кино, пленочных проекторов и всех важных и чарующих атрибутов кино. Но отрицать прогресс глупо. Полагаю, что система, по которой часто работает тот же Netflix с премьерами картин, к примеру, на Венецианском кинофестивале и в Торонто, — неплохой вариант: пусть и у довольно ограниченного числа зрителей, но все же есть возможность увидеть фильм на большом экране. Крупное студийное кино, как все мы знаем, часто состоит из компромиссов, и этот, действительно, не самый плохой.
Андрей Грязев
«Первая кровь»
К онлайн-выпуску фильма отношусь скорее положительно, если только это не мировая премьера. Так как мировая премьера, я считаю, должна проходить именно в форме кинотеатрального показа. Например, мой документальный фильм «Котлован» имел мировую премьеру в этом году на Берлинском кинофестивале и сейчас продолжает свою фестивальную жизнь в онлайне, включая прошедший фестиваль документального кино в Кракове. Онлайн-площадка — это ни в коем случае не альтернатива и не замена кинотеатрам, а, скорее, новая дополнительная ниша для возможности распространения фильма.
Кристина Лунинская
«Последняя смена»
Для меня нет особого значения, где зритель сможет встретиться с моим фильмом — будь то онлайн-платформа или кинотеатр. Главное, чтобы эта встреча состоялась и не оставила никого равнодушным. В сегодняшней ситуации в мире актуальнее онлайн-показы, где охват аудитории намного больше. Показ в кинотеатре — процесс более трепетный, там можно увидеть лица зрителей, живые эмоции.
Главный редактор, руководитель промо-службы фестиваля «Кинотавр» Дарья Кровякова / выпускающий редактор Михаил Володин / редакторы: Андрей Захарьев, Александр Пасюгин / фотограф Геннадий Авраменко / дизайнер-верстальщик Алена Алешина / корректор Наталья Илюшина / Адрес редакции: г/к «Жемчужина», этаж С.
МНЕНИЕ РЕДАКЦИИ МОЖЕТ НЕ СОВПАДАТЬ С МНЕНИЕМ СПИКЕРОВ.
МНЕНИЕ РЕДАКЦИИ МОЖЕТ НЕ СОВПАДАТЬ С МНЕНИЕМ СПИКЕРОВ.
